Литерадурная газета "Два пальца"

У Василия Кондратыча вышел из строя компьютер. Аппарат ему пару лет назад подарил младший сын. Ну как – подарил? — отдал свой старый. Себе купил новый, с увеличенной памятью, что ли. Принёс, подключил, настроил, объяснил, что к чему.

И словно окошко в мир открылось перед стариками. Компьютер давал ответы на разные вопросы, даже на те, которые ему не задавали. Например, уверял, что пользователи упадут, узнав, какая на самом деле национальность Путина, что потеряют дар речи, узнав, кто убил Гагарина, Шукшина, Миронова и Евдокимова, рекомендовал присесть, прежде чем посмотреть, на кого похожи дети Алины Кабаевой, похолодеют от информации о реальном месте захоронения золота Третьего рейха. Мужикам компьютер предлагал снадобье, гарантирующее прибавку за месяц десяти сантиметров, женщинам – потерю за тот же срок двадцати килограммов, а тем и другим – уникальную возможность сказочного обогащения.

Через месяц, да меньше! — блуждания по интернету на лице Кондратыча появилась несвойственная ему ранее снисходительная улыбка, с которой он всю эту галиматью игнорировал, отдавая дань любимому футболу. Теперь он мог получать самые горячие новости чемпионатов с участием европейских грандов, быть в курсе трансферной политики известных клубов, пересматривать голы любимых игроков и даже участвовать в обсуждении новостей.

Жена, улучив момент, переключала компьютер на сериалы.

И вот он отказал. Попытки Василия Кондратыча с помощью детей осуществить перезапуск ни к чему не привели. Встал вопрос о ремонте. Генка, сосед из соседнего подъезда, посоветовал с известным салоном не связываться:

— Там, — говорит, — с таким старьём возиться не станут, только деньги за диагностику возьмут. Отнеси своего бронтозавра в мастерскую, что рядом с почтой.

Так дед и сделал. В мастерской велели поставить компьютер на пол в углу, в кучу к другим таким же, обещали позвонить.

С неделю Кондратыч ждал звонка, измаялся весь. В понедельник, боясь показаться навязчивым, пошёл в мастерскую сам:

— Здравствуйте. Я вам тут компьютер сдавал в ремонт, монитор погас – я рассказывал. Вы обещали позвонить, не звоните. Могу я узнать причину?

Приёмщик, молодой парень с татуировкой, весело ответил:

— Мама сдохла.

Вот чёрт, — подумал Кондратыч, — как я не вовремя, у человека горе, а тут я со своей ерундой.

— Примите соболезнования, — горестно прошептал он, — вы меня извините, а, всё же, что с компьютером?

— Я же говорю, материнская плата накрылась, а замена времени требует – таких теперь не выпускают, каменный век. Ищем б/у по приемлемой цене. Потерпите, я позвоню.

Домой Василий Кондратыч шёл, напевая про себя на мотив «Жёлтой подводной лодки», услышанной там же в мастерской, переделанную им детскую присказку: «Мама сдохла, хвост облез, кто промолвит, тот и съест».

Уважаемые читатели нашей газеты!

Обращаюсь к вам с извинениями по поводу более чем месяца отсутствия на страницах «Двух пальцев» новых публикаций. Тут такое дело, решил ваш автор устроить себе летний отпуск, и убедился в незыблемости правила, согласно которому, бросить любое регулярное занятие гораздо проще, чем возобновить его. И литература тут не является исключением.

Муза, отпущенная на период отпуска, дама капризная и непостоянная, к оговоренному сроку не вернулась, болтается неизвестно где, на связь не выходит. Что делать, ума не приложу. Чем их там приманивали, этих муз, в Древней Греции? Может, надо принести какую жертву? Опять же, какую? Овцу зарезать? Из всех овец у меня только кошка. Сижу весь в сомнениях, как бы так не вышло, что и муза не явилась, и с Маськой как-то нехорошо получилось.

Да и жалко скотину, не музу — кошку. И вообще, надо сказать, приносить жертвы – не мой удел. Например, предпринятая в своё время попытка заняться рыбалкой была оставлена мной в момент необходимости принести в жертву новому увлечению дождевого червяка. Процесс насадки на крючок невинной твари пробудил в душе чувство сострадания. Любой, для кого слово «геморрой» не просто звук, поймёт меня.

И вообще, есть ли на свете музы или это досужий вымысел неудачников, возомнивших себя творцами? Нет, ну как же! Родиной муз считается Древняя Греция, правильно? А колыбель цивилизации – это вам не хрен собачий. И, тем не менее, надо признать, с этими музами греки сильно недоработали. Как известно, количественный состав особей, наделяющих кого попало вдохновением – девять. Это сёстры златокудрого бога Аполлона, с которыми он под чарующую музыку водит свои хороводы.

А вот давайте перечислим их, коли на то пошло. Итак: Каллиопа – муза эпической поэзии, Клио – муза истории, Мельпомена – трагедии, Талия – комедии, Полигимния – священных гимнов, Терпсихора – танцев, Эвтерпа – поэзии и лирики, Эрато – любовной поэзии, Урания – науки. Никого не забыл? Нет, всё правильно, девять.

Представляете, из девяти — три отвечают за разные направления в поэзии (треть!), и ни одной, которая курировала бы прозу. А всё то, что ваш автор наваял в рубрике «Стихи», никакого отношения к Поэзии не имеет, ни к лирической, ни к любовной, ни, тем более, к эпической. В чём не трудно убедиться.

Можно только завидовать античным авторам, слагавшим свои элегии с помощью гекзаметра — это такой шестистопный стих. Известный своим оптимизмом стишок «Наша Таня громко плачет» с жизнеутверждающим финалом, скажем, у старины нашего Гомера, выглядел бы как трагедия:

Тягостный вой оглашает окрестность реки безымянной.

Бьётся в рыданиях дева младая по имени Таня.

Горькие слёзы текут по ланитам горюющей девы.

Мяч упустила в поток быстротечный раззява.

К синему морю уносится милая сердцу игрушка.

Толку с того, что сей мяч нипочём не утонет?

Ладно, с поэзией и её музами разобрались. И, всё же, где та, что водила рукой гениальных Гюго и Достоевского, Чехова и Булгакова, Ремарка и Марининой? Я спрашиваю, где муза прозы? Нет ответа на этот вопрос, не существует такой музы.

Я вам вот что скажу, мои дорогие, только верность по отношению к вам, постоянным читателям «Двух пальцев», удерживает меня бросить это неблагодарное дело и уйти в услужение, скажем, Терпсихоре. Вертел бы, отставив ножку, в па-де-де девок на сцене Большого и горя не знал.

И что вам остаётся? Остаётся ждать озарений вашего покорного слуги и читать рубрику «Наши гости».

С искренними любовью, уважением и сочувствием к вам Распальцовщик.

Когда родился младший сын, старшему было восемь лет.

Сейчас, когда они стали взрослыми, эта разница в отношениях между ними особо не сказывается, а в детские годы и пара лет, вспоминаю свою школу, — разность существенная. Что говорить о восьми годах – просто пропасть.

К восьми годам у члена семьи уже прочно сформирован круг обязанностей, тогда как у новорожденного обязанность одна – дать знать о возникших неудобствах, допустим, о чувстве голода или мокрой пелёнке.

Мы с женой старались не слишком обременять старшего радением о младшем – всё же не он принимал решение о его появлении на свет. Другое дело, когда родители, уступая просьбам ребёнка о покупке щенка, объясняют ему, что отныне у него появляется дополнительная головная боль, в частности, регулярный выгул питомца.

Тем не менее, забот и у него прибавилось, хотя надзор за братом список получаемых от жизни удовольствий не пополнил. Не особо радовала и младшего брата опека со стороны старшего.

Характерный пример. Пошли мы втроём на футбол. Младшему четыре года, старшему, соответственно, двенадцать. Мы со старшим сидим на трибуне, младшему перипетии на поле не интересны, он внизу бегает вдоль барьера, я вполглаза поглядываю за ним. Погода прохладная.  Опасаясь, как бы малыш не замёрз, не хватало ещё, чтобы он тут простудился, посылаю старшего сына узнать, не холодно ли тому. «Ну что?» — спрашиваю. «Не холодно» — отвечает. Через некоторое время история повторяется. «Говорит, не холодно» — а в голосе замечаю уже раздражение. После третьей моей просьбы узнать о самочувствии младшего, спрашиваю у старшего, что братец ему сказал. «Он сказал: отстань».

Сблизить их, найти точки соприкосновения помогали всевозможные игры. Летом выручал пляж с мячом, купанием в море, строительством замков из песка. Зимой было сложнее — темнело рано, а возведению снежной бабы или игре в снежки погода благоприятствовала не всегда. Выручали домашние игры, самой популярной из которых были прятки. Компьютеры ещё не появились.

Три комнаты, кухня, ванная, прихожая с гардеробом – было где спрятаться. Из нас троих сложней всего приходилось мне. Я был самый большой, но, с другой стороны, и самый хитрый. Я, например, придумал такой приём, как его сам назвал, динамические прятки – в отличие от статических. Суть состояла в следующем: я прятался, допустим, за дверью в кухне, которая была в конце обычного маршрута и проверялась последней. Когда водящий, выйдя из туалета, где водил, и обыскав ванную, детскую со спальней, переходил в гостиную, я на цыпочках перебегал из кухни в уже осмотренную ванную, где в ванну и ложился. Водящий, внимательно осмотрев последнюю комнату, переходил в уже пустую кухню, и, обыскав её, становился в тупик. Большого папы нигде не было. Нигде!

Правда, этот приём работал только по отношению к старшему сыну. Младший действовал бессистемно и мог ту же ванную осмотреть несколько раз подряд. С ним мы больше играли в поддавки — видя его ноги, торчащие из-под штор, громогласно спрашивали у мамы, не знает ли она, куда подевался её младший сын. А из-за штор в это время доносились звуки восторга.

А по-настоящему спрятаться ему помогал я, когда засовывал его на полку в прихожей и прикрывал шапками и шарфами. А однажды спрятал так, что старший сын, трижды облазив всю квартиру, включая ту полку в прихожей, объявил, что сдаётся. Причём, спрятал на самом видном месте.

В центре большой комнаты стояла гладильная доска с ворохом приготовленного женой для глажки белья. Я бельё сунул в шкаф, на доску положил свернувшегося калачиком отпрыска и накрыл его смятой простынёй и каким-то полотенцем, приказав не шевелиться. Новая композиция по форме ничем не отличалась от предыдущей. Водящий многократно в своих поисках обошёл доску, заглядывал за диван, за шторы. Заглянуть под простыню ему и в голову не пришло – не блоху же он искал.

Тот случай мы вспоминаем до сих пор. А я тихонько им горжусь. Ребёнка обманул. Нашёл, чем гордиться.

Давным-давно, когда человеческая цивилизация ещё даже не подозревала о нависшей над ней угрозе пандемии, на страницах нашей газеты стал публиковаться роман с продолжениями. Роман по сути был автобиографией автора и назывался «Записки антикварщика». Последней главой означенного произведения стала глава под номером 20. Подразумевалось, что при появлении новых материалов или при всплытии в затухающей памяти автора старых, не упомянутых ранее, но заслуживающих упоминания, роман будет дополнен новой главой. Свидетелями рождения такой главы вы, уважаемые читатели, в настоящий момент и являетесь. Видимо, имеет смысл пояснить, что новая глава будет вставлена в роман не под номером 21, что выглядело бы логичным, а будет как бы вживлена в плоть произведения под номером 18, подвинув последние три.

Те из вас, которые романа не читали а также те, что читали, но могут позволить себе его перечесть, мало ли… Сделать это просто. Надо нажать курсором на выделенную фразу «Записки антикварщика».

Однако, вступление затянулось.

Итак.

Глава 18

Упомянув о старинном серебре, вынесенном неосмотрительной женщиной в мусорный контейнер, я решил, что в настоящих записках незаслуженно обойдена тема нахождения несметных богатств под землёй. Думаю, лет, этак, через много наши потомки-археологи будут с большим интересом разгребать современные свалки бытового мусора. Это под землёй. А под водой? Ладно, испанские галеоны, гружёные золотом, что покоятся на океанском дне, для нас не актуальны. И потом, эти богатства людьми утеряны.

Разговор же пойдёт о ценностях, спрятанных их владельцами сознательно: о замурованных в стены, о засунутых под пол, о закопанных в землю сундуках, шкатулках, свёртках с драгоценностями – о кладах.

Читать дальше…

Приснился мне тут как-то сон. Вроде, сижу я в своём кабинете, заканчиваю статью в рубрику «Злоба дня» за подписью «Распальцовщик» — псевдоним такой, погоняло типа кликухи. Слышу, звонок входной двери. И входят ко мне четыре человека – трое мужчин и одна женщина, переодетая мужчиной – в военной форме, вооружённая револьвером.

— Мы, —  говорит старший, — к вам. И вот по какому поводу…

— Вы напрасно, господа, не разулись в прихожей, — перебиваю его, — жена только что помыла пол, вы его заляпали, а ламинат у меня китайский.

— Мы вам не господа, а kungi, — подаёт голос молодой человек, стоящий сзади.

— По какому делу вы пришли ко мне, говорите как можно скорее, я сейчас иду обедать.

— Дело в том, — заявляет старший, — что вы, по нашему мнению, в общем и целом, используете в своих политических статьях чрезмерный сарказм.

— Совершенно чрезмерный, — добавляет женщина, переодетая мужчиной, — такого нет даже у экс-президента Вайры Вике- Фрейберги, которая назвала свой народ злобным и завистливым.

— Возможно, — отвечаю. – Вероятно, дело в том, что Вайра Вике-Фрейберга образование получила в Канаде, а я в Советском Союзе. И позвольте мне самому решать, что писать и как писать!

— Это неописуемо! – снова встревает тот, что сзади.

— Вы, молодой человек, чепуху говорите, и возмутительнее всего то, что говорите её безапелляционно и уверенно. Ничего неописуемого в моих словах нет, в них здравый смысл и обычная жизненная опытность.

Тут женщина вытаскивает из-под портупеи три журнала с радугой на обложке и говорит:

— В таком случае предлагаю вам купить журналы ЛГБТ в поддержку лиц нетрадиционной сексуальной ориентации в Белоруссии по два евро за штуку.

— Нет, — отвечаю, — не куплю.

— Но почему вы отказываетесь?

— Не хочу.

— Вы не сочувствуете гомосексуалистам Белоруссии? – спрашивает.

— Сочувствую.

— Денег жалко?

— Нет.

— Почему же тогда?

— Не хочу.

— Знаете, Распальцовщик, вас следовало бы арестовать, — заявляет она.

— За что же? – недоумеваю.

— Вы не любите Соединённые Штаты Америки.

— Да, — вздыхаю, — я не люблю Соединённые Штаты Америки. Вы позволите, kungi, у меня на кухне грибной жульен стынет — я придерживаюсь мнения, что мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими, а из горячих закусок это – первая. Когда-то её великолепно приготовляли в рижском кафе «Luna».